0 В годы Первой мировой войны моя прабабка Секлёта потеряла своего первого мужа. После получения извещения о смерти с указанием местности, где он пал, она отправилась искать его на поле боя, выискала его тело из нескольких сотен трупов, привезла на телеге домой и похоронила по всем правилам. Двое их детей вскоре померли от испанки.

Второго мужа, с которым прабабка Секлёта нажила пятерых детей, посадили в мае 1941-го по закону «о трех колосках», а уже через несколько месяцев отправили на фронт в качестве «пушечного мяса». Всю войну и даже спустя год после ее окончания прабабка ждала от него весточки. Но не получила ни письма, ни извещения о его смерти.

И решила, что он либо жив, окаянный, но сбежал из семьи, чтобы не кормить пять голодных ртов, либо же погиб, бедолага, но в такой мясорубке, что даже акт о его смерти составить было невозможно… В любом случае, она его то страстно ждала, простаивая часами у калитки и глядя на дорогу, то кляла, на чем свет стоит, то вытирала скупую слезу платочком, горюя о том, что не довелось им попрощаться…

Однако, больше всего ее печалило то, что дом, сарай, баня и колодец приходили в негодность, а починить их не было никакой возможности: в ее деревне все взрослые мужчины либо полегли на полях сражений, либо вернулись инвалидами – без рук, без ног, а кто с туберкулезом и несколькими месяцами жизни. Контуженный был один – но с головой у него было совсем плохо, и руки не оттуда выросли: в хозяйстве, в общем, негодный был. Несовершеннолетние же пацанчики еще в начале войны были угнаны немцами в рабство в Германию или, как ее старший сын, добровольно отправились в советский армейский тыл, чтобы там дождаться восемнадцатилетия и отправиться на фронт.

И вот в один прекрасный день прабабка Секлёта, вытиравшая слезы у калитки, вдруг видит, как идет к ней ее муж: улыбается, не постарел ничуть, руки-ноги целы! На голове – фуражка, а на ногах – сапожищи кирзовые, до блеска начищенные! Радости прабабки не было предела, - чуть в обморок не упала, потом сообразила – напоила-накормила, детей заново с отцом познакомила, и… отправила его дрова рубить. А то у старшей дочери от этого занятия уже руки в кровь стерлись.

Рубил он дрова усердно, потом колодец подлатал, а к ночи так устал, что, ополоснувшись в баньке и пропустив самогончику, завалился спать без задних ног, прямо в одежде, даже не разуваясь. А прабабка постояла-постояла над ним со свечей, - не то что трогать, даже дышать на него боялась, - да и пошла на лавку ночевать.

На второй день пришлось ему лезть на крышу и перекладывать прохудившиеся участки. Вечером все кости, каждую мышцу у него ломило из-за тяжелого физического труда. После самогону и баньки ему опять не до супружеских обязанностей было: снова отрубился как был, в одежде.

На третий день подлатал он сарай и баньку. Да так измотался, что аж материться немного начал. А прабабка тем временем так похвастаться хотела своим счастьем, что пошла по дворам, чтобы все узнали о необыкновенном возвращении ее мужа, да еще и хозяйственного такого – теперь всей деревне сараи и дома латать будет! За мзду, конечно, кому что не жалко.

Однако теток другое интересовало: детки-то еще у них будут али как? Муж-то на это дело способен? А ведь об этом прабабка как раз и не подумала: в те тяжелые времена не до того людям было. Но в ту третью ночь прабабка Секлёта твердо решила ответить теткам на их нескромный вопрос.

Придя домой, видит она, что муж ее снова уставший уснул, и опять храпит прямо в сапогах. Тогда она раздеть его решила для начала, а если не откажется, то и делом заняться. Начала она тихонько стаскивать с него сапоги: и вдруг видит, что вместо человеческих ног у него… копыта – чисто козлиные!

Моя прабабка не из хилых была: все обряды изгнания нечисти знала. Узнала она про них после Первой мировой войны, когда ко многим горюющим женам попрощаться не мужья приходили, а черти полосатые. Передавали они таким образом «прощание» женам от мужей, которые в это время в чистилище находились, чтобы уже после него в Рай попасть. А те жены, которые на шею таким «мужьям» в первую ночь кидались, помирали уже через неделю от дурноты. «Муж» при этом пропадал бесследно, словно и не было его.

Так вот: очертила вокруг себя прабабка Секлёта мелом круг, стала в середине, открыла молитвослов, взяла крест в руки, и только шептать начала, как вдруг чувствует – смотрит «муж» на нее в упор. Но прабабка спокойно читать продолжает, а он ей и говорит, ухмыльнувшись: «Крепкая ты, женщина, умная. Жить долго и счастливо будешь». И исчез.

После случившегося рассказала моя прабабка по всем дворам, кто к ней под видом мужа приходил. Но, так как никакой дурноты у бабки не наблюдалось, и огород у нее цвести продолжал, да и живность не зачахла, то все знали, что до супружеских обязанностей у нее с чертом дело не дошло. Поэтому через неделю-другую перестали чураться ее и продолжили дружкаться с ней, как прежде.

А дом, сарай, колодец и банька крепко стояли – постарался черт на славу. И дрова, им нарубленные, долго горели и не дымили.